После утреннего душа на плечах у Антона крупные капли воды. Сам свеженький, радостный, расчесывает волосы и напевает. Он у меня еще вполне ничего, в самом расцвете, можно сказать. И, думаю, может заинтересовать еще не одну клиентку сберкассы.
– Антон, смотри, Гришка научился хорошо рисовать, – говорю я, чтобы как-то завязать разговор.
На языке вертится простой вопрос: «Кто та лахудра, с которой ты из семьи гуляешь?» – но на эту животрепещущую тему я пока молчу.
На большой белой доске, которая стоит на треноге в детском углу, нарисовано раскидистое зеленое дерево с крупными листьями. Ствол – красного тревожного цвета. Гришка изобразил. Очень реалистично, между прочим.
– Мальчик, а мальчик, иди сюда. Расскажи папе, что это у тебя на картинке, – позвала я сына.
Ребенок подбегает и начинает увлеченно рассказывать:
– Это рыба! А это у нее глаза, глаза, глаза… Пять глаз!
– Пять?
– Пять. Это чтоб летать лучше.
– Умный мальчик, – засмеялся Антон, – весь в маму. Вы собирайтесь быстрее, нам еще в поликлинику ехать, а мне уже на работу пора.
Торопится на работу, как будто там медом помазано, в офисе-то…

У нас сегодня ответственный день – посещение детской поликлиники, где высокая комиссия должна определить Гришку в логопедическую группу детского сада. Кроме того, что это объективно нужно – малыш плохо выговаривает многие звуки, которые по возрасту уже надо бы произносить четко, – так еще и логопедическая группа считается лучшей в детском саду. Там с малышами больше занимаются.
По случаю поездки в поликлинику даже реанимирована наша старенькая машина. Вопрос о покупке новой стоит с угрожающей остротой. Грядет лето, а значит, вылазки за город. Но пока новая машина только в планах. Пока Антон усилием воли, гаечным ключом и нехорошими словами заставляет двигаться старенький дряхлый жигуль.
В комнату, прижимаясь к стене и опустив хвост, проник рыжий Кеша. Не иначе как ищет место нагадить.
– Уйди, животное, хуже будет, – предупредила я кота.
Почему до сих пор не выведена специальная порода для городских квартир, которая не гадит и не дерет когтями диван? Ведь это же очевидно, что необходимость в ней существует. Рыжие наглые морды хороши для дач и частных домов, но совершенно непригодны в условиях жесткой урбанизации.
Несколько лет назад, когда у нас еще не было Кеши, одна знакомая дама поинтересовалась, имеется ли у нас домашнее животное. Я ответила, что нет.
– У нас ребенку недавно год исполнился, он еще сам живет на полу, – объяснила я любительнице зверушек. – Пока не время.
– Обязательно заведите, – назидательным тоном сказала дама. – Животные – это витамины для души.
Я покивала из вежливости. Однако странная любовь получается, потребительская такая… Ты, любимый, будешь мне витамином. Ну да ладно.

Потом мы обсуждали эту тему с Антоном. Муж вспоминал, что, когда он был маленьким, у них в доме жил кот. Антон говорил, что очень любил его. И не иначе как от любви брал животину за шкиряк, отходил подальше от ковра, что висел на стене в большой комнате, примерялся котом… Потом отступал еще дальше, в коридор. Примерялся снова… и – раз! – бросок! Пролетев через комнату, кот прилипал когтями к ковру. Прижимал уши и оглядывался на мучителя. Медленно сползал, по дороге поглядывая, куда бы шмыгнуть, чтоб хозяин не достал. Но Антоша был начеку! Все кошачьи уловки давно знал. Хватал кота, еще не успевшего коснуться задней лапой пола, – и на исходную позицию… Ну и так далее. А ведь утверждал, что любил…

У меня в детстве тоже была кошка. Звалась она Ката, а проще – Катя. Мелкая трехцветная кошка безбожно таскала еду со стола, плодовита была отчаянно, приносила котят по три раза в год. Однажды отказалась их кормить. Всех! Не знаю, что с ней тогда случилось, почему она так поступила. Невесомые трупики слепых высохших зверьков я обнаружила на жарком чердаке, где пыль стояла весь год и торчали железные реи из крыши, на которые предполагалось приладить балкон. Вид тех мертвых котят стал одним из самых серьезных потрясений моего детства.
Кату свою я тоже любила. Однако не по злобе, а для профилактики непослушания, бывало, брала кошку и садилась с ней на пол посреди большой комнаты. Кату за хвост – и ну таскать вкруговую по паласу! Она притормаживала когтями, шипела, уши прижимала к голове – пыталась меня пугать. А я не боялась, знала, что Ката меня любит и я ее, замечу, тоже.
В психиатрии есть такое понятие «детская жестокость». Как это вяжется с витаминами для души, честно говоря, не знаю.
– Кеша, если нагадишь в углу, побью сильно, – предупредила я кота, стряхнув воспоминания.
Кеша недобро мяукнул и уселся на запретной линии. Все-таки передумал заходить в комнату. Но я знаю, что стоит мне закрыть за собой дверь, он туда проникнет, принюхается, замурчит победно и начнет гарцевать на диване. Запустит когти в цветную обивку, а потом ошкерится и – одним прыжком в угол, за тумбочку с телевизором, где клубятся провода. И блаженно и мстительно сделает свое черное дело.

В поликлинике на удивление малолюдно. Мы заняли стулья перед кабинетом психоневролога, который должен проверить общее развитие нашего мальчика, ждем. Антон ударился в рассуждения:
– Какой-то он у нас… Стихов не знает. Гриша, расскажи папе стишок.
Ребенок сразу начал беситься – ложиться животом на стулья, корчить рожицы: явно стих рассказывать не желает.
– Гриша, давай вместе, – сказал Антон. – «Оторвали мишке лапу…»
– Мишке оторвали лапу!
– Оторвали мишке лапу… – строго поправил Антон. – Потом… это… Вдруг упала шишка, прямо…
Замечательно! Я буду молчать, не надо мешать Антону исполнять родительский долг. Однако вопрос «почему у нашего сына не очень хорошая память» у меня лично никогда не возникал.
После пяти минут отчаянных попыток Антона вспомнить стихотворение про мишку, я все-таки выдала ориентиры:
– Там еще «досточка кончается», и мишка навернулся.
Антон немедленно уничтожил меня взглядом. Понял все-таки, что издеваюсь. Может, стоит сейчас спросить его насчет лахудры?
Женщина-психоневролог сначала заполняла форму. Много вопросов о моей беременности, о родах, о развитии Гришки и о нас, родителях, разумеется, тоже.
– Отец, вы здоровы?
– Гм… Как вам сказать… – задумался Антон.
Доктор покивала головой.
– Ясно… – Пишет что-то. – Мать, вы здоровы?
Хороший вопрос от специалиста, который занимается психическим здоровьем. Это уж как посмотреть. С точки зрения многих, я… э… не совсем обыкновенная. К тому же я по непонятным мне самой причинам украла в немецком магазине сову-колокольчик.
– Мама, вы здоровы? – повторила доктор.
– Что вы имеете в виду?
– Понятно, – наморщила лоб психоневролог.
Наконец она отложила бумаги и обратилась к Гришке:
– Малыш, скажи мне, пожалуйста, кто старше: ты или мама?
– Папа, – подумав, ответил Гришка.
– Тоже верно, – кивает дама головой.
Показав ребенку картинки из старого альбома и выяснив у него, что там за зверюшки, доктор переходит к больной теме, к стихам.
– Гриша, а ты стишки знаешь?
– Да.
– А про мишку, которому оторвали лапу?
– Да.
– Расскажи мне…
– Там был еще мишка, и такая лапа, и ее оторвали, потому что он хороший!
Слава Богу, Антона не попросили про медведя-инвалида прочитать, вот уж где опозорились бы.
– Н у, что я могу сказать, интеллект у ребенка в норме, – подвела итог доктор. – Пройдите теперь к логопеду, номер кабинета вам скажут в регистратуре. – И дала Гришке на прощанье круглый леденец в прозрачной обертке.
Выяснив у пожилой дамы в регистрационном дупле, в каком кабинете принимает логопед, я вернулась к круглому журнальному столику с рекламками лекарств, где оставила Антона с Гришкой, и увидела идиллическую картину. Возле столика на корточках сидит красивая брюнетка с длинными, почти до пояса, волосами. Она обнимает своего ребенка, ровесника Гришки. Ее малыш крепко сжимает в кулачке конфету, которую только что дала нашему чаду докторица. Брюнетка улыбается, мой муж – весь в распушенных павлиньих перьях, мой сын обиженно поджал губы. Я, не без внутреннего злорадства, нарушаю идиллию:
– Пойдемте, нам пора. К логопеду опоздаем…
– Нам пора, – игриво говорит брюнетке Антон. – К логопеду опоздаем.
Только мы отошли от столика, Гришка обиженно спросил:
– Мама, зачем мы отдали конфету мальчику?
– Гриша, мальчик был очень грустный… Если бы мы не дали ему конфету, он бы заплакал, – встрял муж.
Гришка не удовлетворился:
– Мама, почему мы отдали конфету мальчику?
Антон опять не дал мне ответить:
– Потому что ты не жадный, надо делиться!
Гришка не успокоился. Видимо, желание быть хорошим мальчиком у него меньше, чем любовь к липким леденцам в прозрачных бумажках.
– Мама, почему мы отдали мальчику конфету?
– Потому что у него красивая мама! – раздраженно буркнул Антон.
Ага!!! И как после таких слов мне не слушать свой внутренний голос, уже много недель зудевший о том, что мой муж, мой Антон, с которым я прожила полжизни и на которого потратила лучшие годы, не имеет крамольных мыслей?
– А вот теперь папа говорит правду, сыночек, – гаденьким тихим голосом сказала я. – Потому что этот мальчик, может быть, еще станет твоим сводным братиком.

Удивительно, но после подобного аргумента Гришка замолчал, вероятно, согласившись, что это чистая правда. А Антон, что было предсказуемо, посмотрел на меня как солдат на вошь и повертел пальцем у виска.
Кто сказал, что час пик в метро в девять часов утра? На самом деле он с восьми утра до восьми вечера, с перерывом на обед. Бездельники, которым надо показаться на работе и сделать вид, что они страшно заняты важными делами, поэтому должны уйти через полчаса, толкаются в метро постоянно.
Вагон качнулся на повороте, и я влипла в холодное стекло в двери. В стеклянном овале, как в зеркале, увидела свое отражение. «Пора стричься», – завопила голова. Да, действительно пора, волосы так и лезут в глаза, чтобы на них наконец обратили внимание.

На следующей остановке ряды трудоголиков заметно поредели, и я огляделась вокруг. Утешал тот факт, что нестриженых теток гораздо больше, чем тех, кто путешествует в подземке с аккуратной прической. Вот, едет одна… Воронье гнездо в эпоху перестройки. Как начали перестраивать, так и забыли напрочь.
Или вон – сама скромность, на голове сладкий кукиш Надежды Константиновны. Так и хочется сказать: «Деточка, тебе же семнадцать лет, это же самое время сделать ярко-красный гребень. С таким узлом на загривке тебе первого мужчины и к пенсии не дождаться».
А вот еще одно юное дарование с надутыми губами. Пучится на весь мир. Цыпки на руках планомерно переходят в цыпки на голове, образуя стиль «щипаная крыска». Может, и мне сделать такую же прическу?
Нет, лучше как у юноши, что стоит в конце вагона. У него практически лысый череп, а на затылке татуировка – непонятные завитушки. Подошла поближе, стараясь не привлечь внимания молодого человека. На бледном черепе, не тронутом лучами солнца – толстая длинная улитка. Ползет в правое ухо, оставляя за собой липкий сопливый след. Класс! Это то, что мне сейчас надо. Муж гуляет, сын не выговаривает половину алфавита, на работе – завал, на голове – бардак. Улитка разрулит ситуацию.
Надька сегодня пришла на работу с голыми плечами и разрезом на юбке «Всем лежать!»
– Пойдем покурим, – предложила я.
– Ты же не куришь, – вытаращила глаза Надька. – Это вредно.
– Не учи жизни старую тетку. Я в студенческие времена, когда ты под стол пешком гуляла, курила по пачке в день.
На улице свежо и сыро. Надькины плечи сразу покрываются гусиной кожей. Она угощает меня сигаретой «Парламент» с белым полупустым фильтром. Вкус у сигареты кислый.
– Надюх, как ты думаешь, наша потенциальная читательница, наша Галя, она – кто?
– Трудно сказать, – почесала затылок Надька. – Но я думаю, что она дура.
– А мы тогда кто?
– Мы – рабочие пчелы. Производим мед, которого Гале недостает в обыденной жизни. Мы ее вскармливаем сладким, это полезно для мозга.
– Считаешь, ей это поможет?
– Нет, конечно. Но мы же пчелы, а не врачи.
– Мне кажется, я трутень, Надюх.
Из редакции вышел Леша. Увидев нас, расплылся в улыбке, помахал рукой и, сказав: «Как жаль, что я тороплюсь», – зашагал к метро.
– А он думает, что ты королева пчел, – показала сигаретой на удаляющегося Лешу Надька.
– Надя, этот мальчик моложе меня лет на десять.
– На восемь, – поправила меня Надюха. – Я его в лоб спросила: «Ты на Машу дышишь?» Он честно во всем сознался. А я ему говорю: «А сколько ей лет, знаешь?» – «Знаю, – говорит, – она на восемь лет старше меня».
– Постой, как сознался?
– Ответил мне вопросом на вопрос. Это верный признак. Я его спросила: «Ты на Машу дышишь?» А он ответил: «А что?»
Я погасила кислую сигарету о серое тельце урны.
Обычно в редакцию несколько раз в день звонят и интересуются: «А вы окна делаете?» Некая фирма, специализирующаяся на установке стеклопакетов, ошиблась, когда давала телефон в рекламном объявлении. И теперь я расплачиваюсь за невнимательность их работника. Вчера, впрочем, для разнообразия кто-то полюбопытствовал, делаю ли я ставни.

Хорошо, что ошиблась не фирма интим-услуг.
Сегодня опять звонок. Я подняла трубку, и услышала низкий мужской голос:
– Добрый день. А кто со мной может поговорить об Испании?
Хороший голос, с легкой хрипотцой, спокойный, чувствуется, что его обладатель – мужчина интересный во всех отношениях.
– О чем? – переспросила я, хотя мне уже ясно, что опять перепутали номер.
– Простите за беспокойство. Об Испании кто может поговорить со мной?
Испания… Далекая страна. Там загорелые красавцы танцуют фламенко, ударив сомбреро о землю. Крутят усы, сверкают зубами, а вокруг песок и море, песок и море… И мрачная крепость с острыми шпилями, где жгли непокорных страстных колдуний. И фрукты, фрукты, фрукты… И можно сжать рукой волосатую киви, и потечет между пальцев густой влажный сок.
Как же хочется бросить все и поехать с этим мужиком, с его низким бархатным голосом в Испанию!
– Алло?
– Да-да.
– Девушка, как начет Испании?
– Да! А в каком смысле?
– Я в туристическое агентство звоню.
– Вы попали в редакцию женского журнала «Галя».
Работы было на этой неделе море. Нет, скорее океан работы. К моей патологической безграмотности прибавились «говорящие» опечатки. Написала «Щастье» и «муЩина».
Марина, читая мой текст, чуть не подавилась бубликом:
– Маша, что с вами? Может быть, вы владеете несколькими языками, и они у вас путаются? Такое бывает.
– Вряд ли. У меня бабушка с Украины, но по-украински я говорила только в детстве, когда проводила у нее каникулы.
– В этом все и дело! – обрадовалась Марина. – Зря вы думаете, что это не имеет значения. У вас путаются два языка на подсознательном уровне. Вот как пишется по-украински слово «счастье»?
– Гм… – задумалась я. – Кажется, «щастя».
– Вот! Я же говорила! А «мужчина»?
– Я сильно извиняюсь, но «чоловiк».
– Да? Тогда даже не знаю, что с вами, Маша…

Из алчных побуждений сочинила рассказ в Лидочкину рубрику «Про любовь». Обязательное условие – эротическая сцена. Но сцена целомудренная! Ведь наша читательница очень добропорядочна. Пришлось помучиться с этой добропорядочностью. В таких случаях народ говорит «и рыбку съесть, и…», ну сами понимаете. Написала, сдала. Лидочка почитала, подумала и, вероятно припомнив, что я видела ее рыдающей в туалете, сказала, что в рассказ надо ввести еще один персонаж. Он-то и должен стать героем-любовником, в этом будет интрига. Ну, ничего, сейчас быстренько переделаю, ломать – не строить.
За час переписала. Выпускающий редактор Марина решила тоже прочитать мой шедевр о любви. А закончив сняла очки, потом опять надела и очень серьезно произнесла:
– Маша, у вас там случилось страшное…
– Что?!
– Она легла спать с Олегом, а проснулась с Игорем. Она у вас падшая женщина, эта героиня.
– Тоже мне, трагедия! Делов-то… Моральное падение – побочный результат рерайта, сейчас исправлю.
– Маша, такие ошибки дорого стоят, – глубокомысленно заметила Марина. – И добавила шепотом: – А если б это прошло в печать?
Действительно, какой ужас! Читательницу мог бы хватить удар от такого открытия. Интересно, наша потенциальная Галя девственница или строгая молодая мать? И если она замужем, то занимается ли сексом с мужем? И как? В смысле, снимает ситцевую ночную рубаху с длинными рукавами или для пущей сохранности нравственности укрывается с головой плотной простыней, выставив тощие бледные ноги и костлявые бедра для исполнения супружеского долга?