Посвящаю: дедушкам Фишелю Ильичу Вельковскому, Давиду Петровичу (Пейсаховичу) Зубареву, 
бабушкам - Раисе Григорьевне (Рахили Гильевне) Хайкиной (Вельковской), Фаине Яковлевне (Фейге Янкелевне) Гиндиной.

 

Звучит песня Виктора Берковского и Дмитрия Сухарева "Вспомните, ребята!"

 

Бабушки в моей семье не воевали. Я могла бы сказать, что не женское это дело война, но сколько женщин, девушек, девчонок, которые точно знали, что это не женское дело, ушли на войну, сражались, и многие не вернулись... Нет, я неправильно выразилась - мои бабушки воевали на войне по другую сторону, они сражались тогда за мою жизнь, за то, чтобы я смогла появиться на свет. Потому что папе моему было только пять лет, а мама внутри бабули проделала путь из Витебска в далёкое сибирское село Хмелёвка, в эвакуацию, где она через 2 месяца родилась. Мои дедушки ушли на войну.

Папин отец, дедушка Фишель, призвался сразу. Он отправил жену с двумя маленькими детьми (папиному брату едва исполнилось полтора годика) к её родителям, в безопасное, как он считал, место в деревню Баклань (под Брянском), и ушёл на фронт. Он сказал жене только одно: "Рахиль, береги детей!" Какое счастье, что Рахиль, узнав об успешном наступлении немцев, решила перебраться своим ходом к сестре в Горький! Какое счастье, что она, рискуя упустить последнюю подводу, что ждала её за калиткой, не уехала пока не нашла пятилетнего Стасика, послушного мальчика, которого бабушка поставила за сарайчиком и наказала играть с мамой в прятки, надеясь, что мама оставит любимого внука с ней. Нет, Рахиль не уехала пока не нашла старшенького сына. По дороге приходилось проситься переночевать к незнакомым людям. "Проходи, располагайся", - пригласил её хозяин одной избы, куда она попросилась на ночлег, оглядывая голубоглазого белокурого Стасика, - "Жидовку бы не пустил. Но ты сразу видно, наша". Бабушка проглотила и это. Ради деток. И продолжала свой путь наутро. Все, кто остался в деревне, были расстреляны...

Моя вторая бабушка эвакуировалась из Витебска на последнем эшелоне, который уходил в Сибирь. Дедушкино предприятие в срочном порядке уезжало в тыл. В начале августа в Витебске уже были немцы. По дороге над железнодорожным полотном на бреющем полёте пролетали немецкие самолёты. Поезд останавливался, и люди в панике бросались к ближайшим перелескам и кустам. И тут их расстреливали с самолётов. Только из двух вагонов никогда не выпускали пассажиров во время остановок - умные проводники правильно рассудили, что так легче уберечь людей. Бабушке повезло быть в таком вагоне. Да и куда бы она бежала на 7-ом месяце беременности да с пятилетним племянником, сыном любимой старшей сестры?! Пассажиры этих двух вагонов доехали до Сибири, остальные погибли. А в Витебске остались две сестры и мама... Никто из них не выжил в гетто.

Дедушку Давида, маминого отца, на фронт не брали. Он родился с пороком сердца, и врачи считали, что хорошо, если он доживёт до 18-ти лет. Удивлялись - как у него функционирует то, что должно быть сердцем. Он довёз бабушку до Сибири, увидел новорожденную дочь и ушёл на фронт добровольцем. Его поставили делать то, что он мог по состоянию здоровья. У дедушки был красивый почерк, и он прошёл всю войну в штабе (не  в тылу) писарем, и дошёл до Германии. Я помню медаль "За взятие Берлина", которая лежала в шкатулке рядом с бабушкиными бусами. Дедушки тогда уже не было. Его сердце продержалось 64 года. Мне было 3, когда его не стало. Тогда ещё особо не чествовали ветеранов, но когда собирали списки тех, кто был на войне, дедушка всегда писал, что на войне он не был. Он был. Он делал то, что мог делать, и я уверена - делал это хорошо. Но о войне никогда не рассказывал. Не только мне, я была маленькой. Он не рассказывал о войне и моей маме, не любил говорить об этом. Только одну военную историю она помнит: в часть завезли технический спирт. Завскладом был человеком самым обыкновенным, и вскоре полчасти лежали с серьёзным отравлением. Никто не знал или не хотел знать, что этот спирт не пьют. После этого завскладом сделали моего дедушку, наверное, как абсолютно безразличного к алкоголю...

Рахиль добралась до города Горького и всю войну жила с сестрой Лидой. В Горьком на рынке сидел слепой ясновидящий старик, который за небольшое вознаграждение давал информацию женщинам об их солдатах. Шёл 43-ий год. Папа запомнил слова предсказателя, что война кончится 10 мая 1945 года. А ещё он сказал Рахили: "Твой муж жив, но к тебе не вернётся". Он не вернулся, мой дедушка Фиша. Рахиль ждала его всю жизнь! А папа и его брат искали хоть какое-то упоминание о нём в любых документах. Знали только, что он служил военным фельдшером. (Наверное, из-за того, что по профессии он был зубным техником). Папе не удалось найти ни одного документа. Только в 43-м году к бабушке пришёл как они тогда говорили дезертир из дедушкиной части, и сказал, что тот скорее всего погиб, так как они попали в окружение. Он сказал, что дедушка никогда не терял духа, и спрашивал его: "Ты что, дрейфишь? А ты не дрейфи!"

В прошлом году мне помогли найти сразу два бесценных документа о моём пропавшем без вести дедушке. В одном из них сказано, что последнее письмо от него (которое родные не получили, хотя неизвестно - кому он писал) датировано февралём 44-го года. Папа не мог найти этот документ лишь потому, что писарь в военкомате неправильно записал дедушкину фамилию... Папа всегда надеялся, что его отец жив, что возможно, контужен и потерял память... Кто знает? Может быть, по документам части, куда он был приписан, можно понять куда свозили раненых. Это было сложное время. Части постоянно переформировывали, поскольку были большие потери. Женщина, которая помогла мне найти документы, сказала, что военфельдшера имели право носить оружие и при гибели командира нередко командовали частью. Это похоже на дедушку. После войны я встречалась с его двоюродным братом, сыном его родной тёти, который рассказывал мне, что Фишель был любимцем всех, он был атлетом, лучше всех плавал и играл в футбол, его никто не мог победить в шахматы. Красавец и умница. Он всегда жив в памяти сыновей, а теперь и внуков. Правнукам только предстоит узнать о том, каким героем был их прадед, Фишель Ильич Вельковский. Это уже мой долг.

В село Хмелёвка бабушка Фейга (Фейгеле или Фаня, как её всегда звали) приехала в 23 года на 7-ом месяце беременности с мужем Давидом, который затем ушёл на фронт, и племянником Фимочкой, сыном любимой сестры Розы. Маленький Фимочка был первым внуком у своей бабули (больше внуков она и не увидела). Когда он был маленьким он ложился на пол и кричал: "Хочу микаду!" (так он называл шоколад). Война изменила всё. Что понимал он, пятилетний ребёнок, вдруг оказавшийся вдали от мамочки круглым сиротой (его отец погиб в первые дни войны на фронте, а мама - в Витебском гетто). Фаня родила мою маму, а Фимочка был нянькой. Он умел менять ей пелёнки и полоскать их в тазике. Пелёнок было две - разорвали Фанечкину ночную рубашку на две половинки. День Фаня проводила в школе, она была учительницей начальных классов. А вечером бегала по всей деревне искала дочку. Малышка могла быть в любом доме, её очень любили. Селянки давали Фимочке возможность поиграть с детками, освобождали его на некоторое время от забот о сестрёнке. Бабушка вспоминала как ранним утром, когда она вставала, чтобы идти в школу, у её дверей всегда стояло две баночки - одна с молоком, другая - с маслом. Так женщины поддерживали молодую учительницу. Я видела, да я видела собственными глазами заметку из старой газеты о том как бабушкины дети под руководством своей учительницы на приусадебном школьном участке вырастили урожай, выручка с которого пошла на фронт. 
Я видела письма с фронта, которые писал бабушке мой дедушка Давид. Красивым каллиграфическим почерком. Это письмо доехало со мной до Израиля и ... пропало при переезде. Там не было ни слова о войне. Там были бесценные слова о любви и о том КАК они будут жить, когда война кончится. Мой дядя родился в 46 году.

Я думаю о том, что та война искалечила столько душ, уничтожила столько жизней, но мы появились на свет и благодаря дедушкам тем, кто отдал свою жизнь за победу, и тем, кто воевал, и бабушкам, которые воевали или на фронте или в тылу, сберегли наших родителей, чтобы они могли подарить жизнь нам. История не терпит сослагательного наклонения, и всё же, "если б не было войны", у меня было бы два дедушки и две бабушки, у меня было бы гораздо больше дядей и тётей, двоюродных братьев и сестёр... Мой выживший дедушка, возможно, не ушёл бы так рано... Мои бабушки, возможно, пожили бы ещё, и были бы гораздо счастливее. Кто знает что бы было тогда... Каждый год особенно в мае я думаю об этом и о тысячах людей, которые оказались менее счастливыми, чем я... и я НЕНАВИЖУ войны, я их проклинаю всей своей душой. И я радуюсь, что всё-таки мы победили, потому что если бы не было той победы, то не было бы и меня. Возможно, не было бы и вас. С Днём Победы!

Боль войны.

Как это нестерпимо больно
Родиться, но родных не знать - 
Их растерзали злые войны,
Они ушли от нас нестройно,
Их не спасти. И время вспять
Не повернуть. Там смерть косила
Вся раскрасневшись от тепла
Их крови. А земля просила,
Она стонала, голосила,
Но защитить их не смогла.
Смогла лишь приютить. Рядами
Они лежат. Их не отнять
У их земли. А мы всё ждали -
Надежда старится с годами,
И вот ушли жена и мать 
За горизонт. Остались дети.
И дети внуков подросли.
По-прежнему здесь солнце светит,
И любит мир, и дует ветер,
В поклон склоняя ковыли.
А мы к их возрасту всё ближе,
Всё круче склон и бойче бег
Коней. Мы - дети тех, кто выжил,
Кто пережил, кто помнил, мы же
Их памятью наполним век.

В окне весна. Там много света,
Там пенье птиц, там - благодать.
Контраст напомнил мне про гетто...
Как нестерпимо больно это,
Как глупо эту жизнь терять.
В чём эти люди виноваты?
Расстрел. Был - не был, небыль, тьма.
За чьи бездумные "виваты"?
За равнодушие расплата?
Жестокости людской чума!
И пряча от сыночка слёзы - 
На костылях не убежишь.
Сестричка бабушкина, Роза,
Решилась - в грозы и морозы,
В Сибирь отправить сына - ж - и - т - ь!

Забьётся сердце птичкой малой,
И вырвется, и заболит -
Весь пропылённый и усталый,
Счастливый - пуля не достала 
Стоит мой дедушка Давид.
Слезой и радостной, и горькой
Встречала юная жена
Его. В войну вставала с зорькой,
Спешила в школу, что за горкой,
Учила деток как война
Закончится, пройдут все беды,
Вернутся братья и отцы,
Лишь всё для фронта, для победы,
И были долгими беседы,
Взрослели быстро сорванцы.

Как будто это время близко,
Судьбы безумная волна.
Там в танце закрутилось диско,
Там, на оси земного диска
Рахиль и Фишель и ... война.
И было бед и слёз немало,
И плач детей, сирены вой,
Там, где Рахиль детей скрывала,
Во сне, как прежде, танцевала,
И Фишель приходил живой.
Он не дошёл. В душе воронка,
И билось сердце о края.
Как горько плакала в сторонке -
Ведь жив, ведь нет же похоронки!
И подрастали сыновья.

И мы давно уже не дети,
В туман уходят корабли,
Весною солнце ярче светит,
И любит мир, и дует ветер
На нашем краешке Земли.
И склон цветёт, а он был выжжен,
И в нежной зелени побег,
Мы здесь, мы - дети тех, кто выжил,
Кто пережил, кто помнил, мы же
Их памятью наполним век.

Как это нестерпимо больно
В слезах Москва, Париж и Рим,
Пусть исчезают эти войны,
Мы вспоминаем их невольно,
Когда о мире говорим.